Подруга особого назначения - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Сам Петр Борисович был абсолютно, непоправимо мертв. Варвара поняла это с первого взгляда, и в обморок не бухнулась, и не стала совершать никаких бессмысленных киношных действий — трясти его, поливать водой, дрожащей рукой совать валидол, сначала себе, а потом трупу или наоборот.

— Люда, — вместо всего этого сказала Варвара, сидя на корточках, — по-моему, он помер.

Людка ахнула, попятилась и немедленно схватила себя за свитерное горло.

— Я вызову «Скорую», — продолжила Варвара быстро, пока Людка не вздумала лишиться чувств, — а ты сбегай за шефом. Он к юристам ушел. Ну, скорей, скорей, шевелись!..

Когда требовалось, Варвара становилась очень решительной, гораздо более решительной, чем нынешним вечером под машиной вежливого Ивана Александровича.

Прибежал бледный шеф, за ним кто-то из юристов, и Варвару прогнали.

Потом начались неразбериха и паника, канитель со «Скорой», в приемной толклись любопытные — еще бы, такое неожиданное «счастье»: средь бела дня в офисе труп! Тут не один день, неделю никто работать не будет! Высокая дверь открывалась и закрывалась.

Когда открывалась, Варвара в волнении поднималась на цыпочки и хватала за плечи и толкала таких же любопытных, пытаясь рассмотреть, что такое там происходит, на месте событий, а когда закрывалась, все поворачивались к Варваре, придвигались к ее столу и смотрели на нее умоляюще, а она делала строгое и немного печальное — «подобающее» — лицо и многозначительно помалкивала, зато Людка в коридоре в сотый раз повторяла, как она курила с Варварой, а потом что-то грохнуло, и они бросились в кабинет, хотя они вовсе не бросались, а он лежит, а рядом монитор, а он… никакой. То есть совсем мертвый. Окончательно и бесповоротно…

Варвара посмотрела в свою кружку — чая не было. Когда успела выпить? И удовольствия не получила, и вкуса не заметила — а все из-за внезапной кончины Петра Борисовича!

И самое, самое главное, от чего становилось холодно в спине.

Варвара была уверена — Петра Борисовича Лиго убили, и «спазм сосудов головного мозга», сведения о котором моментально просочились «в коллектив» от приехавших на «Скорой» мрачного вида громил, не имеет к его смерти никакого отношения.

— Ты просто начиталась детективов, дорогая, — сама себе сказала Варвара. Просто так сказала, чтобы послушать, как это прозвучит. Прозвучало неубедительно.

«Фантазерка, — говорила про нее бабушка Настя с неодобрением, — вечно в облаках витает! Что за девка! Беда с ней».

Впрочем, Варвара не знала никого, о ком бабушка отзывалась бы с одобрением. Варвара была «фантазерка», отец «куркуль», мама «заноза», соседка «Кабаниха», ее сын «бандит», хотя розовый, очкастый, толстый Димка на бандита тянул так же, как сама Варвара на «Мисс Вселенная».

Димка ухаживал за ней когда-то, и его неловкое сопение и влажные пальцы, которыми он стискивал Варварину ладошку, были самыми романтичными воспоминаниями в ее жизни.

Ну и ладно. Ну и наплевать. Подумаешь.

Или вот Татьяна, лучшая подруга. Вышла замуж в двадцать лет и — ясное дело — по безумной любви. Некоторое время любовь продолжала быть безумной, потом стала обыкновенной, потом не стало никакой. Осталась только морока с опостылевшим, никуда не годным мужиком, который, как назло, за это время стал «своим и родным», и бросить его на произвол судьбы у добросердечной подруги не хватало совести. Сидел он на шее у нее и родителей, очень удобно сидел, свесив ножки и помахивая кнутиком, ничего не делал, ни о чем не заботился, не печалился ни о чем — почти десять лет. Татьяна превратилась в пожилую бабищу пятьдесят восьмого размера — Варвара сочувствовала ей с некоторым жалостливым женским высокомерием, ибо сама носила всего только пятьдесят четвертый, — стала раздражительной, визгливой, волосы накручивала на бигуди, короткие ногти красила ярко-алым лаком, ссорилась с родителями и обожала сына Ваську, который от мамашиного обожания совсем одичал и перестал правильно соотносить себя с окружающим миром.

Вот вам и романтическое чувство, уважаемая Варвара Андреевна. Такого хотите? Вы-то посиживаете себе в кресле в любимом халате, чаек потягиваете, думаете о высоком, жалеете свои пятьсот рублей, а Танька, небось, одной рукой картошку жарит, другой пол метет, одним глазом уроки проверяет, другим кучу белья окидывает — когда гладить, уже сегодня или еще до завтра полежит.

Хорошо хоть «родного» в прошлом году она все же выставила вон — как в комедии. Пришла под Новый год домой пораньше, три сумочки принесла, с индейкой, мандаринами и подарками, а «родной» посреди комнаты в одних трусах мечется, а барышня на балконе без лифчика — и метель, метель, и барышнино барахлишко неубедительной кучкой!..

Танька как принялась хохотать, так и хохотала до самого суда, и в суде хохотала, и судья вместе с ней. Развели их за пять минут.

«Пять минут, пять минут, бой часов раздастся вскоре…» И что-то там такое про ссору.

Девять лет непрерывного ежедневного изматывающего счастья — у Татьяны невралгия и зарождающаяся язва желудка, у бывшего «родного» пивное пузо, одышка и «сердечко шалит», Васька среди ночи просыпается и плачет, боится, что родители начнут орать друг на друга, — а потом пять минут, и жизнь «с чистого листа», как говорили раньше в телепередачах про писателей.

Нет, уважаемая Варвара Андреевна, вы спасибо скажите ангелу-хранителю вашему, что вас все это миновало. Немножко жалко, конечно, что никогда и ни в кого не была влюблена, и что сына нет — уж она, Варвара, ни за что не допустила бы, чтобы он ревел по ночам! — и сердце ни от чего не замирает, и давешний нахальный водитель подумал, что она бабка, а ей до тридцати еще целый год, полтора даже!